Валентин Гафт. Двигатель - самосовершенствования

Самоирония - не самое плохое чувство, которое может испытывать человек творческой профессии. Ее даже можно назвать двигателем - если не прогресса, то как минимум - самосовершенствования. Правда, Валентин Гафт и эти соображения отметает, говоря, что он просто достаточно требовательно и трезво к себе относится... Его актерская судьба была определена другой чертой характера, более прозаической. Так, по крайней мере, утверждает сам актер. Мол, учиться в школе было лень, вот и решил выбрать профессию попроще, где ни знать, ни делать ничего не надо - ни тебе математики, ни физики...



Перспектива появляться на несколько минут на сцене, произносить «Кушать подано» и получать за это деньги показалась юному Гафту заманчивой. Дабы приблизить счастливую жизнь без математики и физики, школьник Гафт решил участвовать в школьной самодеятельности. Играть, правда, доводилось в основном женские роли. Он был «смуглый и чернокудрый», а в школе учились одни мальчики. Но это не смущало начинающего актера, он до сих пор считает, что это были лучшие его роли. Лень и нежелание тяжело трудиться тем не менее не помешали Гафту пройти три отборочных тура и поступить в школу-студию МХАТ. Очень скоро ему пришлось попять, что ограничиться минутным появлением на сцене вряд ли получится: актерство затягивает, приманивает удачными ролями и будоражит неудачами. Так и Гафт влился в сложный процесс - кино, театры, которые он поначалу часто менял. Театр имени Моссовета, затем театр на Малой Бронной, и новый переход - к А. А. Гончарову, который возглавлял тогда маленький театр на Спартаковской улице. После театра Гончарова Гафт пришел к Анатолию Эфросу в Театр имени Ленинского комсомола. Это особая страница, Эфроса Гафт считает самым важным человеком в своей творческой судьбе. В «Современник» он пришел по приглашению Олега Ефремова в 1969 году. До сих пор этот театр Гафт считает своим родным домом. Сколько бы ни открещивался Валентин Иосифович от ролей в кино, говоря, что там у него «кое-где что-то получилось», но именно кино принесло ему всенародную любовь и признание. Небольшая роль в «Семнадцати мгновениях весны», роли в рязановских фильмах «Гараж» и «Небеса обетованные», Сатанеев из «Чародеев» - легкая ирония, с которой Гафт играет своих «злодеев», сразу делает нас соучастниками тех интриг, которые они ведут, и той игры, которую ведет с ними сам актер. С годами он стал терпимее: «У меня было долгое время к себе привыкнуть». С большим энтузиазмом говорит о вечном, не жалуется на жизнь и не сетует на нынешнюю молодежь. «Раньше я придумывал желчные эпиграммы, а сейчас - добрые и хорошие посвящения», - признается актер. Кстати, Гафта можно считать апологетом жанра - не зря сегодня львиная доля удачных эпиграмм приписывается именно ему, хотя сам актер частенько свое авторство отрицает. Из-за этого сценарий?» Это был сценарий фильма «12»... О личной жизни актера известно немного. Был женат четыре раза, в браке с балериной Инной Елисеевой родилась дочь Ольга, которая тоже стала балериной, выступала в Кремлевском балете. В 2002 году случилась трагедия - Ольга покончила с собой, обвинив в своей смерти мать. Мередко случаются казусы, но Гафт относится к этому философски: жанр такой... А если кто-то обижается... Умному достаточно, как говорится. Вот, к примеру, есть эпиграмма «Россия, слышишь страшный зуд? Три Михалкова по тебе ползут...» Авторство упорно приписывают Гафту, хотя известна она с начала девятнадцатого века. И вот Михалков как-то в шутку обронил, мол, ты написал, что мы ползем, а мы идем... Гафт попытался объясниться: «В который раз вашему семейству повторяю, что не писал этой эпиграммы!» Множество домыслов и слухов по этому поводу Валентин Гафт комментировать отказался. После трагедии он замкнулся и два года вообще не встречался с прессой. Сегодня Гафту 74 и он по-прежнему работает в театре. Не так давно вместе с Романом Виктюком поставил собственную пьесу «Сон Гафта, рассказанный Виктюком» - о Сталине, о времени и... о себе. Критика неоднозначно ее восприняла, но на то она и критика... А в жизни любит полежать на диване, любит жену Ольгу (народная артистка России Ольга Остроумова), внука (сына Олъгиной дочери), признается, что на многие вещи стал смотреть по-другому...
Валентин Иосифович, какие у вас самые первые впечатления о театре?
Это было, когда я учился в четвертом классе, и нас всем классом повели в детский театр на пьесу Сергея Михалкова «Особое задание». Для меня это не было театром, это была реальность, я абсолютно верил всему происходящему на сцепе. Плоские декорации я воспринимал как настоящий лес, мне даже казалось, что в зале стоит запах грибов, ягод, деревьев, и эта военная игра - настоящая! Это было потрясение! И хотя в то время в моей голове еще не роились мысли стать артистом, но я определил для себя, что в театр буду ходить постоянно. Этот поход в театр был сродни тому, как я впервые снимался в кино в фильме «Убийство на улице Данте», и мы выехали буквально «за границу» - в Ригу!.. Я и Миша Козаков в то время были еще студентами, но уже сидели в ресторане за одним столом с Еленой Козыревой и Ростиславом Пляттом. Я просто обалдевал от ресторанной еды, от посуды, от официантов. Помню, на десерт нам подали что-то белое, я поначалу подумал, что это манная каша, но потом попробовал и... решил для себя, что буду есть это по три раза на дню! А это были взбитые сливки.
Чем вы увлекались в школьные годы, если не хотели стать артистом?
В школе я учился довольно плохо, но в отдельные моменты, во время экзаменов, когда вытаскивал билет, собирал в голове в кучу осколки знаний, которые каким-то образом задержались в моей неразумной голове, концентрировался и вываливал их на преподавателя. Также в те годы мы ходили на танцы либо кататься на коньках в Сокольниках, играли в футбол. Помню, там была одна девочка, ее звали Дина Василенок, я был к пей весьма неравнодушен, ныне она доктор физико-математических наук. В футболе я был не ас, но когда Дина выглядывала в окно и смотрела на нашу игру, я превращался ну просто в Пеле! У меня менялась осанка, и я лупил по мячу с такой силой, что, казалось, мог убить им вратаря! При этом я орал на своих товарищей: «Мне мяч! Сюда! Вот он я!», хотя обычно не мог позволить себе этого, меня просто убили бы, А когда Дина исчезала, я снова становился тихим и скромным игроком.
Вы жили на улице Матросская Тишина. Было ли там что-нибудь экзотическое?
Да! Психиатрическая больница! И с ней у меня связан курьезный эпизод. Где-то в начале 50-х годов было повальные увлечение шахматами, страна бредила первым чемпионом мира Михаилом Ботвинником, а у нас во дворе, по-моему, не было никого, кто бы не играл в эту игру. В нашем дворе жили два этаких персонажа - Юра, к которому я частенько ходил слушать патефон, и Киса, весь в татуировках и уже отсидевший несколько лет в тюрьме. Они с энтузиазмом занялись моим шахматным образованием, и в скором времени я уже был чуть ли не второй Ботвинник, потому что во время моего обучения они то и дело вскрикивали: «Грандиозно! Гений! Потрясающе!» Но мне было неведомо, что они, как сейчас говорят, «прикололись» надо мной и научили ходить фигурами не по правилам и неправильно ставить мат. Закончив этот сумасшедший мастер-класс, Юра и Киса отправили меня в психушку играть с теми, кто подавал надежды на выздоровление. Несчастные, бледные, худые люди в больничной одежде, многих сопровождали родственники, но некоторые из них тоже были увлечены шахматами. Я принес туда свою шахматную доску с фигурами, расставил их и объявил турнир. Один из выздоравливающих согласился сыграть со мной. Минуты за полторы я поставил ему мат! Окрыленный победой, я, перешагивая своими фигурами через все фигуры противников, поставил примерно за такое же время мат второму игроку, третьему, пятому... И только где-то двенадцатый сумасшедший после моего радостного крика: «Мат!» - засомневался и изрек: «Простите, но, мне кажется, раньше играли не так!..» Удивленно посмотрев на него, я подумал, что этого выздоравливающего сумасшедшего как-то слишком рано выпустили в сад, и, по-моему, ему не вылечиться никогда...
Вы могли бы вспомнить какие-нибудь судьбоносные встречи в вашей биографии?
Наиболее значимая встреча произошла осенью 1952 года. Я гулял в Сокольниках, как вдруг неожиданно передо мной выросла фигура человека, одетого в черный пиджак и белоснежную рубашку. Роскошные волосы, лицо - словно скульптура, Я подумал, что это сон, потому что заочно очень хорошо знал и любил этого человека, особенно после того, как посмотрел фильм «Цирк». Это был кумир миллионов Сергей Дмитриевич Столяров. Я тут же подумал, что это не иначе как перст судьбы! Ведь в то время я как раз поступал в Школу-студию МХАТ, и вдруг мне встречается настоящий живой артист, с которым можно посоветоваться, попросить о помощи и даже похвалиться, что я уже прошел первый тур и допущен на второй. И я понял, что медлить нельзя и что прямо сейчас нужно действовать. Я подошел к Столярову и тихонько пролепетал: «Простите, пожалуйста, не могли бы вы мне помочь, потому что я поступаю в театральное училище и уже прошел первый тур?» Я настолько был зажат, что даже забыл, как его зовут. По его скучающе-гуляющему взгляду я подумал, что сейчас он просто пошлет меня далеко-далеко. Но Сергей Дмитриевич абсолютно спокойно спросил: «А кто курс набирает?» «Василий Топорков». «Мой учитель. Я тоже был у него на курсе». Мы шли молча, и наконец я, набравшись храбрости, спросил: «Могли бы вы послушать, как я читаю басню?» «А какую басню вы выбрали?» «Любопытный» Крылова». «Ну, ладно. Почему нет?» И я тут же стал шарить глазами по окрестным пенькам, чтобы создать необходимую мизансцену, при этом думая, что Столяров сейчас оценит мое мастерство и даже, может быть, кому-то позвонит и попросит за меня. Столяров сказал: «Молодой человек, да что же вы здесь-то собрались читать? Приходите ко мне домой и мы с вами позанимаемся». У меня чуть ноги не подкосились от этих слов! Он дал мне свой адрес и номер телефона.
Не было боязно?
Все поначалу было как в тумане, но потом я пообвыкся. И вот Сергей Столяров учил меня, как надо читать басню Крылова «Любопытный». Это были потрясающие и очень талантливые уроки режиссуры, первые для меня. Сейчас подобное встречается крайне редко. Поначалу я стрекотал все слова на одной ноте, но Сергей Дмитриевич все разложил по полочкам, объяснив, что в этой басне два разных персонажа, поэтому и показывать их нужно по-разному и на разных акцентах изображать события в басне, большое внимание уделяя паузам. Столяров говорил: «Окончание басни: «А видел ли слона?» Большая пауза, второй немножко приходит в себя и говорит: «Слона-то я и не приметил!», иначе говоря, не приметил самого главного. Тогда становится смешно!» Столяров учил меня несколько дней, а потом позвал жену и они вдвоем оценивали мои достижения. А впоследствии я узнал, что в тот период Сергей Дмитриевич силел без работы, не снимался, ролей ему не давали, он сам писал сценарии и хотел снимать собственное кино,
но на его пути возникали преграды. И меня поразило то, что в столь сложное и тяжелое для себя время он уделил столько внимания мне, незнакомому мальчишке. Поэтому я по праву считаю Сергея Дмитриевича Столярова своим первым учителем.
Как вы себя ощущали, впервые оказавшись на съемочной площадке?
Как и у всех студентов, во мне жила мечта поскорее попасть в кино. Когда к нам в студию приходили помощники режиссеров, чтобы отобрать артистов для какого-нибудь фильма, мы внешне старались выглядеть абсолютно равнодушными, мол, нам это напрочь не надо, но при этом каждый стремился показать себя во всех красках, чтобы на него обратили внимание. Так получилось и со мной, и в один из дней какая-то женщина пригласила меня в съемочную группу кинофильма «Убийство на улице Данте». Режиссером был сам Михаил Ромм. Мне предложили маленькую роль; практически без слов - одного из трех убийц. По роли мне предстояло говорить фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Марсель Руже, сотрудник газеты «Свободный Сибур». Простите за вторжение, мадам!» При этом я одновременно должен был доставать записную книжку и карандаш из бокового кармана, прикидываясь журналистом. Я был крайне зажат, говорил не своим, а каким-то женским голосом, хотя, когда репетировал дома перед зеркалом, то казался себе не меньше чем Жераром Филиппом. Но во время съемки меня буквально заклинивало, казалось, что все смотрят только на меня. Извели кучу пленки, но я так и не сподобился одновременно говорить текст и доставать блокнот и карандаш. Я подумал: «Ну, все! Сейчас поймут, что я ни на что не годен, и выгонят!» Но обошлось. Я подошел к Михаилу Ильичу и извинился, на что Ромм сказал: «Не волнуйтесь, ничего страшного! Вы будете этаким застенчивым убийцей!» 51 немного успокоился, но чувство скованности преследовало меня на протяжении многих лет.
Были сложные времена в профессии?
Наверное как и у каждого. Помню, когда я провалил на собственной премьере спектакль «Тень» Евгения Шварца в Театре сатиры, чуть ли не в самом начале упав в оркестр с балкончика, а потом перепутав партнерш, меня из театра «попросили». Театр сатиры уезжал гастролировать в Ленинград, я оставался без работы и попросился взять меня хотя бы рабочим сцены, но и в этом мне было отказано. Единственная отдушина была в том, что ко мне подошла Татьяна Ивановна Пельтцер, с которой у меня впоследствии сложились очень хорошие отношения, и попыталась успокоить: «Не переживайте! Вас не взяли на работу не потому, что вы плохой артист, а потому, что здесь свои интриги и своя политика!» Но потом жизнь моя постепенно наладилась.

Дата размещения: 10-11-2019, 14:52